Авторы: Рыжая Стервь, алиса777
Фэндом: ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Размер: макси
Статус: в процессе
Жанр: слэш, гет, фэнтези, ангст
Предупреждения: насилие, изнасилование
Глава шестая
читать дальшеБоль рванула за голову, кусая острыми зубами, и дон Алехандро, застонав, открыл глаза. В комнате, где он находился, царил полумрак - подлинное благословение для его воспалённых век. Маг лежал на куче тряпья, брошенной на пол, и его члены затекли от долгой неподвижности. Пошевелив руками и ногами, он убедился, что они свободны, правда, в данных обстоятельствах это мало чем могло помочь.
Дон Алехандро сел на своем скромном ложе и поднёс руку к обожжённому лбу. Рука наткнулась на повязку. Значит, его всё же перевязали, прежде, чем бросить здесь… Возможно, всё ещё не так страшно. Возможно, он сумеет освободиться. Возможно, что к нему вернется его сила. Что там говорил этот кади? Он сказал, что ему грозит рабство, кажется. «Ну что ж, и оттуда люди бегут», - решил маг, сохраняя присутствие духа, необходимое для дальнейшей борьбы с обстоятельствами.
Остаток дня ибериец провёл в одиночестве. Дважды через щель в двери ему передавали воду и хлеб. Правда, попытка разговорить тюремщика не увенчалась успехом. В камере не было окна, и дон Алехандро не знал даже, какое теперь время суток. Казалось, что судьба, обычно хранившая своего любимца от всяческих передряг, решила разом взять реванш за предыдущие годы, и теперь на голову мага посыплются сплошные неудачи и разочарования.
Стражники пришли как раз в тот момент, когда маг уже начал впадать в отчаяние.
- Выходи, - кивнули ему.
И дон Алехандро, подталкиваемый сзади особо ретивым тюремщиком, побрёл вперед.
Утро высушило росу, осевшую на листьях плюща, осветило укромные закоулки древнего города и разбудило горожан. Маг жадно вдохнул свежий воздух, еще не накаленный солнечными лучами и не пропитанный пылью, поднятой с земли спешащими по своим делам людьми.
Но путь был недолог. На площадке перед зинданом стоял паланкин, весьма похожий на тот, в котором ещё совсем недавно передвигался по городу сам ибериец. В паланкине сидел здоровенный чернокожий мужчина, одетый в роскошно расшитый жилет, открывавший великолепную мускулистую грудь и намечающийся живот. Завидев дона Алехандро, он поманил его к себе.
Ибериец подошел, раздумывая, не стоит ли сейчас рвануть прочь вдоль по улице.
- Меня зовут Дагман, и я главный евнух господина эмира Аль Джассина, которому с этой минуты принадлежит твоя ничтожная жизнь, - сообщил чернокожий с поистине царственным видом. – Не думай о побеге, ибо этим рабам приказано следить за тобой, как за собственной жизнью.
- Меня купил господин Аль Джассин? – уточнил маг.
- Да, и радуйся, что я списываю твою дерзость на недостаток опыта, иначе быть тебе высеченным! В дальнейшем не говори, пока тебя не спросят, раб!
Сказав все это с лицом непроницаемым, словно лик каменного истукана, евнух хлопнул в ладоши; носильщики подхватили паланкин и неторопливой рысцой побежали вперед. Сопровождающие паланкин слуги окружили нового невольника и увлекли за собой. Если и была у бывшего теперь мага мысль использовать этот момент для побега, то она вскоре исчезла – всю дорогу с него не спускали глаз. Вдобавок ожог на лбу разболелся так сильно, что думать ни о чём не получалось.
Дом Аль Джассина оказался настоящим дворцом, окружённым высокой оградой, со множеством хозяйственных построек во внутреннем дворе и огромным садом, и дон Алехандро даже обрадовался этому, думая, что в таком хозяйстве ему будет намного проще затеряться и убежать. Дагман, покинув паланкин, повёл нового раба во внутренний дворик.
Там, развалившись на низкой кушетке, хозяин дома предавался сладким грёзам под звуки барбата. Сон его казался глубок, однако стоило евнуху подойти достаточно близко и склониться в поклоне, как глаза эмира открылись, и дон Алехандро подивился про себя живому интересу, вспыхнувшему в их глубине.
- А, Дагман! Что скажешь? Ты привел мою новую покупку?
- Да, мой господин!
Хозяин соскочил со своего ложа и подошёл к неподвижно стоящему дону Алехандро.
- Интересно, - бормотал он, - ты выглядишь моложе, чем я думал… И клеймо... да, заживает потихоньку…
Он собственноручно размотал тряпицу, скрывавшую клеймо на лбу иберийца, откинул со лба его волосы и, не обращая внимания на отвращение, явственно проступившее на лице нового невольника, внимательно осмотрел выжженный на лбу дона Алехандро рисунок.
- Сними одежду! – потребовал эмир, и, видя, что новый раб не спешит повиноваться, - добавил: - Немедленно! Дагман, помоги ему.
Невозмутимый, как статуя в Соборе Единого Божества, евнух ухватил пытающегося сопротивляться дона Алехандро за шиворот и буквально вытряхнул его из камзола. Рубашка, грязная и рваная после всех приключившихся несчастий, лоскутами полетела наземь. Потом настала очередь панталон. Напрасно дон Алехандро, из чувства противоречия вцепившийся руками в пояс, пытался удержать их на теле – Дагман был неумолим. Панталоны разделили судьбу рубашки и камзола. От обуви бывший маг, криво усмехаясь, избавился сам. Он стоял перед своим хозяином, нагой и бессильный, едва сдерживая нервную дрожь в руках и ногах, и больше всего на свете ему хотелось провалиться сквозь землю или стать невидимкой.
Аль Джассин несколько раз в задумчивости обошёл вокруг стоящего в чём мать родила невольника, потрогал за плечо, погладил по мышцам груди, потом приподнял за подбородок, разглядывая лицо. Дон Алехандро высвободился, брезгливо дернув шеей.
- Дагман! Приведёшь его в порядок и тогда – ко мне. Пошёл! – приказал эмир.
Евнух снова склонился, а упрямо оставшийся стоять бывший маг получил от него пинок под колени, уровнивший его вниз, но эмир уже не смотрел в их сторону.
- Да, мне многому придется тебя учить, о невежа! – насмешливо сказал чернокожий после того, как привёл дона Алехандро в отделанную узорчатой плиткой комнату, в центре которой располагался бассейн. – Ты разве не знаешь, как следует обращаться к вышестоящему, тем более, если он твой хозяин?
Ибериец, уверенный в том, что вскоре сумеет покинуть это благословенное место, мрачно промолчал.
- Слушай, что я тебе говорю, о, упрямый сын ишака! Наш хозяин, да будет его жизнь светла и благополучна, человек влиятельный и знатный, и требует, чтобы обращались к нему, стоя на коленях. Не будешь слушаться меня – тебя научит плётка. Это у нас запросто! И дня не проходит, чтобы кого-нибудь да не высекли!
- Хозяин настолько жесток? - с презрением произнес дон Алехандро. – Он не может по-другому добиться послушания?
- Жесток? Да что ты! – искренне изумился евнух. – Совсем нет! Просто нужно вести себя, как подобает, вот и всё. И сразу предупреждаю – не пытайся сбежать! Все ворота и входные двери заговорены, они тебя не пропустят, да ещё тревогу поднимут, и быть тебе биту.
Бывший маг слушал евнуха, и отчаяние постепенно овладевало его душой. Нервное состояние его ещё усугублялось беспомощным положением, в котором обыкновенно находится полностью раздетый человек в присутствии людей одетых. В данный момент он хотел только одного - нырнуть в бассейн, чтобы смыть со своей кожи прикосновения эмира, до сих пор щекоткой отзывающиеся в теле.
Потрясённый всем происходящим Дон Алехандро не понял, как оказался распростёрт на одной из отделанных мозаичной плиткой лавок. По знаку Дагмана к нему шустро сбежались человек пять рабов, которые сразу принялись натирать его тело какой-то вонючей мазью. Особенно тщательно обработали лицо, пах, подмышки и зачем-то натёрли даже между ягодицами. Их прикосновения, вначале вызвавшие у бывшего мага бурный протест, впрочем, быстро пресечённый посмеивающимся Дагманом, через какое-то время показались приятными, а затем и вовсе – расслабляющими.
- Что это за гадость, Дагман? – отплёвываясь от попавшей на язык мази, спросил дон Алехандро.
- Эта гадость навсегда избавит тебя от излишних волос, сын мой! – насмешливо ответил евнух.
- Что ты имеешь в виду? – ибериец так и подскочил.
- Только то, что сказал, - внушительно ответил чернокожий. – И заруби себе на носу, о глупец – это наименее горькая из бед, что может тебя постигнуть!
После этого дон Алехандро снова начал паниковать. До сих пор даже выжженное на лбу клеймо не воспринималось им так остро, как подобный пустяк вроде исчезновения бороды. Теперь же он, наконец, всей душой почувствовал, как мир, в котором он до сих пор прекрасно существовал, рушится, погребая под обломками все его надежды и чаяния.
Мазь растворила волосы на теле, и когда помощники евнуха полотенцами стёрли с кожи липкую массу, Дагман довольно осклабился. Далее иберийца опустили в бассейн и два невольника омыли его с душистым мылом, а потом натёрли кожу розовым маслом, так, что дона Алехандро затошнило от приторного запаха. Дагман собственноручно расчесал его волосы, в то время, как мальчик обработал и покрасил ногти у него на ногах и руках в цвет охры. Наконец чернокожий евнух, придирчиво окинув взглядом вконец упавшего духом дона Алехандро и оставшись доволен результатом, вручил ему халат.
Ибериец, тщетно поискав взглядом какие-нибудь ещё предметы гардероба, вздохнул и накинул халат на голое тело.
- Идем, господин велел показать тебя ему!
Дон Алехандро, вздёрнув голову кверху и стараясь не выдавать собственное волнение, густо сдобренное почти детской обидой, пошёл следом за Дагманом.
На сей раз эмир был в библиотеке. Склонившись над пергаментом, он со всем тщанием изучал его, и бывший маг почувствовал горькую зависть к этому мирному занятию.
Дагман поклонился, при этом так выразительно глянув в сторону новенького, что дон Алехандро, помешкав малое время, всё же преклонил колени.
- Встань и подойди, - велел Аль Джассин, оторвав взгляд от книги.
Ибериец послушался.
- Сними халат, - будничным голосом велел эмир.
Дагман не стал дожидаться, послушает ли невольник прямой приказ господина, и одним отработанным движением сдёрнул шёлковую тряпку с плеч отшатнувшегося невольника. Эмир встал с дивана и начал оценивающе осматривать плоды трудов своего евнуха. Перед ним стоял молодой мужчина, пропорционального сложения, с оливково-смуглой, как у всех уроженцев юга Иберии, кожей. Лишённое бороды, его лицо казалось теперь странно юным и беззащитным, высокие скулы покрылись пятнами гневного румянца, длинные, до лопаток, волосы струились по спине.
Аль Джассин не удержался, протянул руку и пропустил сквозь пальцы блестящую чёрную прядь. Его рука соскользнула на смуглое плечо, прошлась по гладкой коже, и сползла вниз, царапнув по пути коричневый сосок.
Дон Алехандро втянул в себя воздух, сдерживая желание оттолкнуть хозяина и сбежать.
Аль Джассин с усмешкой смотрел на нового невольника, замечая и строптивый взгляд золотистых, похожих на тигриные, глаз, и упрямый подбородок, и нервно закушенные губы, и сильное, привычное к физическим нагрузкам тело, и крепкие руки фехтовальщика. Увиденное ему понравилось. Определённо, решил эмир, блаженно щурясь, калифу придется по вкусу смертоносная игрушка, и он, что вполне сообразуется с его жестоким и несдержанным нравом, конечно, попытается сломать её, но игрушка с секретом убьет его самого.
- Хорошо, Дагман, я доволен, - наконец произнес хозяин. – Теперь ты должен обучить этого невольника и подготовить его для служения в гареме. Раб, я нарекаю тебя Фарид, что значит «особенный». С этого дня ты должен откликаться на это имя.
- О господин, но этот раб невежественен! Он не знает приличного обхождения, как сможет он доставить удовольствие хозяину?
- Даю тебе неделю, Дагман. Обучи его основам, большего не требуется.
Услышав слово «гарем», Дон Алехандро почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Вначале он даже подумал, что ослышался. В следующее мгновение, когда он осознал, что это – жестокая действительность, стремление предпринять хоть что-то для собственного спасения бросило его вперед, к ногам хозяина.
- Господин! Молю вас, преклоните слух! – сбивчиво проговорил бывший маг.
- Говори, раб, но быстро – ты надоел мне.
- О господин, твой раб не искушён в любовном искусстве! Как он может доставить удовольствие мужчине? – торопясь, заговорил дон Алехандро. - Но я обладаю другими талантами, в своей стране я был учёным – магом, я прочёл множество книг на разных языках, я могу быть полезен…
- Замолчи, раб, - сухо сказал эмир. - Я определил, где ты будешь служить, и это всё, на что ты можешь рассчитывать. Я не буду тебя наказывать на первый раз, но в дальнейшем запомни – ты не должен говорить со мной первым. А теперь – вон отсюда!
Алехандро-Фарид в волнении мерил шагами дворик.
- Дагман, что всё это значит? – потребовал он ответа, – Как можно - меня – и в гарем? Да я никогда не занимался этим с мужчиной! Да меня с души воротит, стоит только подумать…
- Замолчи! – рыкнул евнух. – У тебя два пути – либо ты повинуешься, и тогда живешь себе спокойно, не думая о завтрашнем дне, тем более, что господин всё же предпочитает женщин. Скорее всего, он и призовёт-то тебя один раз в жизни. Или ты сопротивляешься, а надо тебе сказать, что господин отдал за тебя немалые деньги. И чтобы эти деньги не пропали, тебя кастрируют и сделают евнухом, ведь евнухи всегда в цене.
- Как? – ошеломленно спросил Фарид.
- А вот так! – Дагман распустил кушак на шальварах и приспустил их вниз. – Смотри, о Фарид, они просто отрезают всё и сшивают вместе, а для того, чтобы справлять малую нужду - оставляют отверстие, куда вставляют трахею козлёнка. Нравится? Что так побледнел? Эй, не падай!
Фарида скрутил жесточайший приступ дурноты пополам с почти болезненным сочувствием. Чернокожий здоровяк был начисто лишен мужского естества. Промежность вспарывал уродливый шрам, из которого торчал кончик трубки.
- Ничего, о Дагман, я в порядке. Я готов учиться, – выговорил Фарид, с трудом выталкивая слова из глотки.
- Так-то! – усмехнулся евнух, приводя одежду в порядок.
Дагман не солгал – действительно, хозяин не питал особого пристрастия к мальчикам, судя по величине мужской половины его гарема, значительно уступающей женской. Мужской гарем располагался в левом крыле дворца, его окна и двери выходили в тенистый ухоженный сад, окружённый высокой оградой.
Обитали в гареме всего семь мальчиков, ещё не достигших возраста мужания, когда ломается голос и подростковая, хрупкая еще угловатость, сменяется взрослой силой и статью.
Новичок был встречен любопытными взглядами и шушуканьем. Фарид всё ждал, когда к нему проявят интерес, но так и не дождался. Юные наложники ограничились заочным обсуждением персоны нового обитателя, в то же время всеми силами сторонясь его. Трудно сказать, виноват ли в этом был возраст Фарида – по меркам гарема весьма почтенный – или же тут играло роль его чужестранное происхождение, но никто не беспокоил новичка излишним вниманием.
Первую половину дня Фарид гулял в одиночестве, прохаживаясь по внутреннему дворику, пока не выучил весь путь до стены так хорошо, что мог бы повторить его с завязанными глазами, при этом не задев ни единой ветки.
К концу дня он уже знал, что охраны в этой части дворца нет, что евнухи, которые должны были бы следить за порядком, отлынивают от работы, предаваясь курению гашиша где-то в укромном месте, неприятности мог навлечь на него только Дагман, пару раз в течение дня забежавший справиться, всё ли в порядке.
Фарид прилёг на отведённую ему кушетку, сквозь опущенные ресницы наблюдая за остальными наложниками. Юноши, томные, изнеженные, сбивались в стайки, приглушённо разговаривая, кто-то рассеянно перебирал струны удда, извлекая звуки, напоминающие соловьиную трель, один, совсем юный мальчик, кормил рыбок в фонтане. Фарид так увлёкся игрой водяных струй, что не заметил, как к нему подсел Дагман.
- Осваиваешься? Правильно, Фарид. Зачем мучить себя бесплодными рассуждениями о том, что могло бы быть, если бы не случилось того, что случилось? Гораздо лучше смириться со своей судьбой.
- Ты вправду так думаешь? – новоиспечённый наложник кинул на непрошеного советчика сумрачный взгляд.
- А как ты считаешь? – ответил он. – Иначе я бы не выжил – просто не захотел бы. Завтра мы начнем твоё обучение, а пока отдыхай, привыкай к новому положению.
Фарид вздохнул с облегчением, когда снова остался один. Им понемногу стало овладевать лихорадочное волнение, которое он едва ли сумел бы скрыть от опытного человека, коим, без сомнения, являлся чернокожий.
Вечер наступил внезапно, накрыл землю непроницаемым для солнечного света колпаком, но его бархат оказался сильно попорчен молью, и в дыры просвечивали звёзды.
Юноши, потягиваясь, разбрелись по своим местам, располагавшимся в небольших нишах, отделённых от общего зала занавесками. Фарид, затихнув на своем ложе, внимательно прислушивался к доносившимся снаружи звукам. Вскоре гомон голосов затих, наступила долгожданная тишина. Наложник неслышно натянул шальвары и короткую курточку, стянул волосы в хвост. Немного подумав, отказался от обуви – длинные загнутые носы делали её неудобной для его целей. Босой и лёгкий, он выскользнул из своего закутка, переждал, когда успокоится заполошно забившееся сердце. Кругом было тихо, только звёздный свет проникал сквозь стрельчатые окна, серебря шёлковые ткани и играя в струях фонтана.
Фарид двинулся вперед. Пересёк зал, дотронулся до двери самыми кончиками пальцев, постоял немного и, сделав глубокий вдох, потянул её на себя. Дверь почти беззвучно подалась, и Фарид, обливаясь холодным потом, проскользнул в образовавшуюся щель. Ему показалось, что снаружи день, так ярко светила луна. Тени от деревьев причудливо сплетались на посыпанных щебнем дорожках, ветви шелестели что-то невнятное, и Фарид, оставшись наедине с небом и звёздами, почувствовал прикосновение могущественной Судьбы к своему сердцу. Правда, интуиция вопила, что Судьба на сей раз выступает против него.
Бывший маг сердито помотал головой и постарался не слушать назойливый внутренний голос.
Расправившись с демонами в своей голове, он решительно отделился от дверного проема и шагнул во двор.
Пока всё шло хорошо – никто не ничего не заметил, только ночная птица, издавая тревожный клёкот, вспорхнув с ветки, с шумом поднялась в воздух.
Беглец, осторожно ступая, шел прямиком к внешней стене, и каждым шагом, приближавшим его к свободе, росла его вера в то, что всё получится, не может не получиться!
Путь его лежал мимо садового павильона, настолько маленького, что в нём можно было стоять или сидеть от силы вдвоём. Он представлял собой круглую площадку, накрытую поддерживаемой четырьмя колоннами куполообразной крышей. Фарид уже ступил в её тень, как вдруг донесшийся оттуда шум заставил его насторожиться. Беглец подкрался поближе и затаился, прислушиваясь. Движение за колоннами показало, что внутри кто-то есть. Вскоре Фарид различил отчетливый шёпот:
- Мой маленький, сладкий, мой мальчик, ну пожалуйста, будь со мной, мой Али, мой…
- Селим, не надо, ну Селим.. – пискнул Али, - увидят, Селим...
Фарид вспомнил этого Али - самый младший в гареме, с невинной мордочкой Небесного Жителя и рыжими кудряшками.
В павильоне сплетались тени, и Фарид подобрался ближе – что-то манило его, не давая оторвать взгляд от порочного зрелища.
Он увидел, что Али повернулся спиной к Селиму и упёрся руками в колонну, Селим, будучи выше мальчика на голову, раздвинул складки одежды юного любовника и забрался жадными ладонями между ягодиц, огладил худенькие бёдра; склонившись над Али, он, не переставая, шептал ему что-то, горячо выдыхая в кудрявую макушку.
Даже издали, даже в темноте Фарид видел, как томно закрылись глаза мальчишки, как он повёл бедрами, изогнулся в талии, похабно отставляя раскрытую задницу. Селим последовал приглашению, поспешно толкнувшись в подставленное отверстие, и Али зажал рот ладонью, чтобы не кричать, и Фариду хорошо было видно, как он дрожит, то ли от невыносимого наслаждения, то ли от сильной боли.
Он едва заставил себя оторваться от приковавшей его внимание картины. Зрелище возбудило Фарида, и он с трудом заново сосредоточиться на своей цели – перед глазами стоял предлагающий себя, кусающий губы Али, а в ушах – страстный шёпот Селима.
Наконец, справившись с собой, беглец продолжил свой путь. Больше его ничто не отвлекало, и вскоре он достиг стены. Ограда была высотой в три человеческих роста. Сложенная из камня, она не казалась непреодолимым препятствием – за выщербленные швы кладки кое-где можно было ухватиться.
Фарид помнил, что Дагман говорил об охране – на все ворота наложено заклятие, так что сбежать невозможно, но про ограду-то он ничего не говорил. Может быть, бравые дозорные бродят ночью по ту сторону ограды, и стоит ему только показаться снаружи, он будет схвачен, но это лучше, чем казнить себя всю жизнь за то, что упустил единственный шанс.
Он заставил себя успокоиться и сел под стеной, привалившись к ней спиной и чувствуя даже через куртку шероховатость камня. Теперь многое зависело от его спокойствия и решимости. Фарид сглотнул и прикрыл глаза, сосредоточившись на дыхании и представляя, как всё его тело окружает золотистое сияние. Он старался ощутить всё вокруг. И наконец почувствовал – холод и неподвижность камня, незаметное свечение от росшего поблизости дерева, шорох насекомого, роющего землю глубоко внизу. Возможно, всё это было плодом воображения, но Фарид сосредоточился и представил, что золотое сияние становится волной, которая подобно морскому прибою накатывает на стену. Ничего, ни единого следа чужой волшбы. Воображаемая волна поднялась над оградой, и Фарид приготовился к удару, какой бывает при столкновении с враждебной магией, но его не последовало.
Это с равной вероятностью могло означать и то, что магии нет и в помине, а сказки о заговорённых воротах всего лишь страшилки для рабов, или то, что клеймо действительно лишило мага его силы. Фарид подумал, что вероятность успеха один из двух – достаточный повод для того, чтобы попытаться, и решительно поднялся на ноги.
Беглец подпрыгнул и ухватился за слегка выступающий из кладки камень. Подтянувшись, он нашёл, куда поставить ногу. Потом осторожно выпрямился, прижавшись к стене, словно к возлюбленной, нащупал руками неровности и снова подтянулся. Так, медленно, очень медленно переставляя руки и ступни, выискивая в ограде ямки и трещины и ежеминутно рискуя свалиться на землю, он полз по стене, как огромное насекомое. Не раз и не два нога соскальзывала, и Фарид повисал на руках, едва сдерживая рвущийся из груди крик и унимая сердцебиение. И снова лез вверх, дюйм за дюймом отвоевывая у Судьбы свою свободу. Ещё немного, правая рука уже цепляется за самый верх, и он уже забрасывает ногу и садится, свесив усталые ноги с края ограды на улицу. Внизу темно и безлюдно, и кажется, что даже ветер снаружи пахнет по-иному.
Фарид поглядел вниз, прикидывая, сможет ли безопасно спрыгнуть с такой высоты. Собрался с силами, и только попытался спустить ногу с внешней стороны забора, как невидимая сила отшвырнула его назад, и он полетел вниз. При падении та же сила, что сбросила его сверху, смягчила удар, но он всё равно чувствительно приложился спиной и плечом. Взвыл голос невидимого стража, крича: «Побег! Охрана, сюда!», и Фарид, собравшийся бежать с проклятого места, увяз в невидимой глазу паутине, опутавшей его с ног до головы.
- Глупец! – констатировал явившийся на шум вместе с охраной Дагман. – Я ж тебя предупреждал! Теперь не жалуйся. В зиндан его!
- Что, даже не ударишь меня? – осклабился Фарид. Неудача, вместо того, чтобы ввергнуть в уныние, вызвала в его душе вспышку какой-то бесшабашной ярости.
- Кто я такой, чтобы портить принадлежащее господину имущество? – насмешливо ответил евнух. – Но ты можешь не волноваться – не думаю, что господин оставит тебя безнаказанным!
Зиндан располагался в центре двора, именуемого рабами между собой «Площадь печали». Это была выкопанная в земле глубокая яма, прикрытая сверху решёткой. Узников спускали вниз по веревочной лестнице и таким же образом извлекали наружу. В середине двора был установлен столб с перекладиной в форме буквы Т. Использовали его по-разному – от наказания плетьми до казни распятием.
Наутро, когда Фарида достали из ямы, он смог ближе изучить это сооружение. Оно ему весьма не понравилось, особенно когда его руки приковали к перекладине и так и оставили стоять у столба. За это время собрались и зрители – все не занятые делом рабы и вольная прислуга.
Солнце уже стояло в зените, когда, наконец, по оживлению среди публики Фарид понял, что экзекуция вот-вот начнётся. Странно, но он даже испытал некоторое облегчение. Всё тело от долгой неподвижности затекло, кистей рук он уже не чувствовал. Солнце нещадно напекло голову, так что его мутило, а во рту пересохло. Непривычная к жаре кожа горела, и Фарид подумал, что если выживет, то наверняка покроется волдырями от солнечных ожогов.
Появился палач.
Первый же удар вышиб из головы Фарида все мысли. Тело дрожало, мышцы напряглись, только усиливая боль. Удары продолжали сыпаться, сокрушая всю решимость держаться твёрдо. Фарид кричал, если бы мог. Он корчился, повисая всей тяжестью на цепях и давясь беззвучным криком, и воздух ворочался в его груди тяжкой глыбой, закупоривая дыхание. Наконец, когда Фарид уже не смог сделать очередной глоток этого застрявшего в лёгких воздуха, он потерял сознание.